В 10 классе я хотела стать патологоанатомом и судмедэкспертом, но потом решила, что быть врачом — это очень выгодная инвестиция.

В 26-м родильном доме я оказалась 15 лет назад — после мединститута я получила там ординатуру. Мне тогда было 25 лет, и с тех пор я работала в женской консультации этого роддома.

Оптимизация у нас началась примерно тогда же, когда это начало происходить везде. Я всегда сторонилась чиновничества, поэтому уровень врача не позволяет рассуждать об этих административных процессах.

Мы можем анализировать эту ситуацию только в преломлении к людям, описывать свои наблюдения. Поэтому не могу сказать объективно, есть ли позитивные моменты в оптимизации, или нет. Лично для меня они точно были.

Все началось довольно быстро, кто-то об этом знал заранее. Нам сказали: «Нас ждет оптимизация». Нам объяснили: пациентов не оптимально «ведут» — имеется в виду не клиническая составляющая, а организация процесса. Во многом так оно и есть: очень много человеческих усилий и денег тратится на ненужные обследования, госпитализацию, пребывание в стационаре.

Фраза, к которой сводится вся оптимизация — «столько врачей не нужно, это неэффективно». Считается, что врач — это дорого, ему надо платить зарплату (хотя там не о тех суммах идет речь), вместо него многое может сделать медсестра. Медсестры старой школы, возможно, и могли сделать многое, но новое поколение плохо обучено. К тому же сегодня в больницах объем бумажной волокиты настолько огромный, что медсестру сразу определяют на заполнение бумаг и отчетов. Врач готов делать все, что, по сути, должна делать медсестра, лишь бы освободиться от бумажной волокиты.

Пришло распоряжение: надо уволить столько-то врачей, акушерок, санитарок. Как выбирать? Самых старших уволили в первую очередь, хотя многие из них были такие профессионалы, что молодые рядом не валялись. Дальше начали убирать врачей среднего возраста и нелояльных руководству. В случае, если в больнице руководство адекватное, приглядывались и к профессиональным качествам. Составили первый список на увольнение, но через две недели он поменялся — каждый, кто оказался под угрозой, привлек свои связи, чтобы остаться, и в итоге второй список стал еще менее разумным, чем первый.

Как это выглядит со стороны: вот в районе есть три медучреждения: каждое сократили на треть, одно здание освободили, оставшихся работников разделили по двум другим, пациентов распределили между ними. Во многих случаях в Москве оптимизация происходила потому, что были заинтересованные в освобождении зданий.

Однажды нам произнесли такую фразу: «те, кто останутся работать, еще пожалеют об этом, а те, кого «оптимизировали», еще порадуются, что так все сложилось».

Действительно, работать стало невыносимо. Если раньше в консультации работало 20 врачей, теперь — двенадцать, при этом пациенты никуда не делись. Дошло до того, что на прием одного человека у врача акушера-гинеколога было выделено 15 минут. На этом этапе я ушла из больницы

Хотя эта электронная запись на прием — вещь более или менее вменяемая и для врача, и для пациента.

Я уже давно была готова уйти — перегруз был жуткий. К тому же в частной клинике, где я работала параллельно тогда и работаю сейчас, были такие финансовые условия, что не уйти из 26-го роддома было бы глупо.

Сейчас медицина постепенно переходит в частный сектор, во многом за счет оптимизации государственных больниц. Многие уволившиеся из 26-го роддома устроились в частный сектор и привнесли туда море хорошего — люди, проработавшие десятки лет в государственных больницах, настоящие профессионалы, привыкшие работать под контролем коллектива и руководства, с постоянными проверками и разбором всех клинических моментов.

Но некоторые после увольнения так и не устроились на работу. Убрали врачей почти пенсионного возраста — представляете, чтобы сегодня куда-то пришли наниматься на работу женщины в возрасте 53 лет? Хотя в современном мире должно быть по-другому: женщина в этом возрасте — опытный гинеколог, за нее все больницы сражаться должны.

В 10 классе я особо не знала, куда идти учиться. Каким-то интуитивным образом я выбрала медицину, а потом вспомнила, что в детстве я вечно лечила своего кота. Мало того, я его не просто лечила, я заводила на него карты и постоянно писала в них что-то. Вот и дописалась — всю жизнь приходится это делать.

Началось все с медицинского училища, потом я, будучи фельдшером, пошла работать на скорую помощь. Через два года я поняла, что мне катастрофически не хватает знаний, и я поступила в мединститут. В 26-м роддоме оказалась по окончании института, надо было выбрать, какая специальность меня интересует. Этот вопрос у меня решился сам собой: меня всегда привлекало акушерство: это такая тайна жизни, зарождение ребенка и его появление на свет.

В женской консультации 26-го роддома я проработала 26 лет. Сначала мне совсем не нравилась эта работа: после моей активной жизни в скорой помощи, где такая романтика, такой ритм, работа в консультации казалась скучной: приходят здоровые женщины, лечить некого, неинтересно вообще, руками особо не поработаешь. Но что-то тогда меня удержало — хороший коллектив, добрая обстановка, опытные врачи, у которых было чему поучиться.

Где-то в 2013-м году начали ходить слухи о том, что будут увольнения, мол, в медицине будут какие-то новые правила, но мы не очень этому верили. Потом выяснилось, что наш роддом объединят с 52-й больницей, и связано это с тем, что нужно ликвидировать главных врачей — слишком много их стало, слишком денег уходит им на зарплаты. Оставят одного главврача, а нас прикрепят к другому учреждению.

В итоге так и получилось: роддом №26 стал филиалом 52-й больницы с одним главным врачом. Сначала нас успокаивали: «не волнуйтесь, мы будем отлично вместе работать». Через какое-то время нам сообщили, что будет сокращение штата. Я была в отпуске в этот момент и не знала, что там творится. Когда я пришла, нам всем зачитали списки на увольнение: туда попала и я. Первая реакция была — как будто меня кипятком облили, наверное, это такой адреналовый криз был.

У нас были пациентки, которые, услышав о том, что нас оптимизируют, пошли к главному врачу и стали слезно умолять «не трогайте нашего доктора, мы хотим, чтобы она оставалась на нашем участке». Но им объяснили очень просто: «Вот тех врачей, у кого есть категория, мы оставим. У ваших врачей категории нет, не получили в свое время, не захотели — извините, до свидания». У врачей же, как у кур, есть категории: первая, вторая, третья. Но дело вовсе не в категории, как вы понимаете.

А дальше все было вообще отвратительно: нас пригласили в 52-ю больницу, чтобы мы забрали бумаги. На их лицах было такое неудобство ровно до тех пор, пока мы не подписали что нужно.

Нам в итоге дали компенсации, видно, хотели как-то заткнуть рты, потому что было очень много медиков, которые выходили на митинги в связи с этой оптимизацией. С марта 2015 года я не работаю там.

Из всех докторов, которых уволили, сразу же устроилась только я. Остальные думали, что немного отдохнут, им дали компенсацию — можно было позволить себе не работать некоторое время, но потом так и не получилось устроиться на работу. Одна из врачей умерла через некоторое время, ей было за 60, у другой, ей сейчас около 60 — ишемический инсульт, у третьей почти сразу после увольнения умер муж. Другие врачи, более близкие к пенсионному возрасту, и не пытались куда-то устроиться.

Они у нас сидели по четыре часа под дверью, спали на кушетках в коридоре, сами врачи полумертвые к концу дня были. Но тогда никто не следил за тем, сколько женщина находится на приеме. Одной нужно 5 минут, а следующей — 35. Сейчас же у них все строго — максимум 15 минут.

Так издеваться над докторами нельзя. Я помню прекрасно, как в конце дня я за 10 минут должна принять пациентку. Пока она раздевается, мы собираем анамнез, быстро за пять минут все записываем, упуская много моментов, ставим диагноз, заполняем карту — следующий! В конце приема я чувствую, что у меня такая слабость, в голове каша, не говоря уже о том, что поесть некогда. Если ты голоден, гипогликемическое состояние вызывает озлобленность. Ты нормальный человек, понимаешь, что пациент в этом не виноват, и ты в себе эту озлобленность давишь, а это еще больше тебя разрушает изнутри.

В частном центре, в котором я сейчас работаю, мне выделили 40 минут – это прекрасно, я наконец-то чувствую себя врачом и человеком. Я очень благодарна за то, что все так получилось. Покланяться им, что ли, за то, что они меня уволили?

Я не знаю, к чему эта оптимизация приведет. Полагаю, к тому, что меньше будет тратиться государственных денег на медицину — больше ни к чему. Поток людей пойдет в частные медицинские центры, но не все из них чисты на руку — назначают ненужные дорогостоящие процедуры, обманывают пациентов. Но и там они это делают не по собственной воле, а по воле тех, кто организовал эти центры, а они, как правило, никакого отношения к медицине не имеют.

В медицину надо идти только если ты любишь эту профессию, если нет — делать там нечего. Я с детства ее любила, но в мединститут не хотела. Мне больше нравится именно какие-то манипуляции делать

Я продолжаю работать в 26-м роддоме после оптимизации. Пока продолжаю. Я там проработала 20 лет и не очень люблю менять места. Я работаю в процедурном кабинете, на моей работе оптимизация никак не сказалась: и зарплата у меня осталась такая же, и народу у нас всегда было много – по 80-100 человек в день.

Нас присоединили к городской больнице, там доктора об акушерстве не знают совершенно ничего. Они обязаны следить за нами, но роддом им совсем не нужен. У докторов стало больше работы: было три улицы, дали еще две, а зарплаты от этого не изменились. Появилась большая нехватка сотрудников, стало еще больше бюрократии, бумажных дел.

Вскоре стало понятно, что работать так нельзя, и они набрали новых людей, без опыта, отовсюду.

Конечно, стало мало уделяться времени на обслуживание пациентов. Вот как беременную женщину поставить на учет за 15 минут? Это нереально. За это время надо весь анамнез собрать, измерить, посмотреть, выписать, посмотреть на кресле, женщина может раздеваться только минут пять. Но эти требования надо выполнять. Если ты что-то пропустишь, и заведующая это увидит, конечно, за это будет наказание.

Из тех врачей, которых уволили, некоторые устроились на другую работу и счастливы, что они ушли. Но многие так и не устроились. Жалко всех, у нас был очень дружный коллектив. Мы очень хорошо ладили, сейчас такого нет. Сейчас нет команды, каждый за себя, каждый выживает как может.

Я бы, например, с удовольствием хотела бы вернуть медицину, которая была 20-30 лет назад, позднего советского времени, когда люди шли на работу как домой. Должно быть и отношение людей хорошее, команда должна быть, но сейчас этого уже нет и, думаю, вряд ли мы уже к этому вернемся.