Путин был не всегда. И будет не всегда. Зоя Светова поговорила с Виталием Манским — одним из авторов фильма «Неизвестный Путин. Мир и война» 2000 года, в котором президент, объявивший спустя 17 лет о том, что вновь выдвинет свою кандидатуру на очередной срок, иногда еще выглядит человеком.

— Сначала снимался фильм «Неизвестный Путин». Он был снят очень быстро. Мы начали его снимать именно тогда, когда я понял, что Путин — это преемник Ельцина.

В этом фильме не было самого Путина, там по сути был ответ на вопрос: «Who is mister Putin?».

Не я был режиссером, я заказал питерской группе быстро разобраться: где учился, где женился, где работал, и снять всех, кто с ним сталкивался, чтобы получился как бы коллективный портрет человека, который, как было понятно, претендует на некую политическую карьеру. И в рамках этой истории была снята учительница Путина. Просто ее синхрон. Я как продюсер проекта отсматривал все, и мне показался этот синхрон очень любопытным. И я его передал Путину посмотреть.

Когда он его посмотрел, то встретился со мной, расспрашивал, как поживают те, с кем наша съемочная группа встречалась. Тогда я договорился с ним, чтобы он заехал к этой учительнице, мы бы его сняли там, у нее дома, и в конце картины был бы такой эпизод. И договорились, что будем делать о нем фильм. Уже когда началась эта съемка учительницы, я подключился.

Мы делали картину для президентских выборов. Предполагалось, что она будет показана между первым и вторым туром. А второго тура, как известно, не было. Тем, кто принимал политтехнологические решения, эта картина была не нужна. Путин в картине был достаточно человечным, а после его избрания вступила в действие другая доктрина. И картина просто оказалась неактуальна для показа. Но многое было сделано, и решили все-таки показать ее к годовщине его президентства — более развернутую. И я еще больше года ее снимал. Она была показана 12 июля 2001 года в День России на канале РТР.

— В политике не стоит вопрос нравится — не нравится, вопрос ставится иначе: «работает на...» или «не работает на..». После выборов она уже была не нужна.

— Тогда главой темой была Чечня. И, собственно говоря, на Чечне он пришел к власти, и поэтому было такое название.

— Это было, так скажем, авторское решение. Конечно, Путин, как любой высший чиновник, моментально встраивается в некую систему... назовем это условно протоколом, хотя это, конечно, не протокол, а куда более глубинная форма существования чиновника. Тем более высшего чиновника в системе византийской российской власти. Конечно, то, что мы делали, абсолютно не соответствовало некоему реальному положению вещей. Мы пытались взломать эту всю оборону, чтобы предъявить Путина в некоем максимальном естестве его состояния. Но, как мне кажется сейчас, спустя время, — Путин переиграл всех. Под «всеми» я в первую очередь имею в виду "семью«,но отчасти и нас, потому что он никогда не был мягким, робким и застенчивым. Никогда. Но в момент его восхождения ему именно эта форма своего внешнего предъявления была стратегически выгодна. Эффектом этой робости, думаю, он и взял «семью».

— Это, конечно, правда. И когда я говорю о его имидже, естественно, это нужно делить на семнадцать лет правления. Давайте выберем такую формулу. 17 лет правления в России уничтожат любого человека, просто любого. Я не знаю, кого бы ни поставь на российский престол — и через 17 лет это будет Путин, условно говоря.

— Власть так устроена. Кстати, любая власть так устроена. Просто в любой власти есть институты, которые не дают человеку застыть. Не хочу произносить банальности: институт политической конкуренции, свободной прессы, парламентских сдержек и противовесов. Если это есть, то не получается. А Путин очень быстро, буквально за год устранил все нормальные цивилизационные инструменты, начиная с НТВ, которое в сентябре 2001 года было разогнано. Дума, которая была полностью причесана. И далее за 16 лет он, конечно, превратился в то, что мы сейчас наблюдаем.

— Я думаю, что если бы я сейчас снимал фильм о Путине, я выбрал бы приблизительно похожую стилистику работы. Если мы рассматриваем такую теоретическую ситуацию: завтра я вхожу в кабинет президента, я бы работал ровно так же, как я работал тогда. И в этом смысле меня, конечно, сильно удивила картина Оливера Стоуна. Человека с американским паспортом в кармане, не живущего в пространстве российского телевизора и, в общем, не в той степени с засоренным сознанием. Человека пусть даже левацких взглядов, каких угодно. Но зайти к Путину и не поговорить ни о чем, не задать ни первый, ни второй, ни третий и даже не последний вопрос, который можно было задать и обсудить, — это совершенно феноменально. И при этом сделать четыре серии. Я просто потрясен. Конечно, если бы я зашел к Путину, я задал бы и первый, и второй, и третий вопрос. Более того, когда я снимал фильм в 2000 году, я эти вопросы задавал, он на эти вопросы отвечал, и у нас было достаточно много разговоров, которые не вошли в картину по совершенно понятным причинам.

— Масса вопросов, совершенно естественных. Вот, например, вопрос страха за себя, за неминуемость часа, который не миновал никого еще из диктаторов.

— Это неважно. Это же фильм. Это же не интервью. Он может не отвечать, он может выгнать, он может прекратить съемку. Он может все что угодно сделать, но это и есть документальное кино. Именно это — документальное кино.

— Честно — все, что мне хочется делать в жизни, я делаю.