Почему появились Национальная гвардия, которую торжественно возглавил охранник Путина, и пакет «антитеррористических» законопроектов? Политолог, президент Фонда ИНДЕМ Георгий Сатаров отказал Дарье Горсткиной в том, чтобы анализировать иррациональное:

— Почему новый силовой орган и пакет Яровой появились именно сейчас?

— На самом деле я не вижу ничего неожиданного в этих телодвижениях. И создание Нацгвардии с явным намерением получить какую-то индивидуальную дополнительную защиту Путину, и эти поправки, которые неожиданно появились, — все это аккуратно вписывается в то, что началось уже больше десяти лет назад и что отчетливо проявлялось все эти годы: мощное строительство оборонительных сооружений от врага, который в общем-то отсутствует; от угрозы, которая может, конечно, сниться по ночам, заставляя просыпаться в холодном поту с криками «мама!»; но от угрозы, которая явно преувеличена, если говорить мягко. Давайте посмотрим на самый первый пример. Это пакет антитеррористических мер, объявленных Путиным после Беслана 11 сентября, по-моему. Беслан мы не забудем, и «славное» поведение самого Путина, и то вранье, с которого началась реакция власти на захват, и вранье, которое лилось по телевидению и было прочитано ясным образом террористами. Они поняли, что их будут штурмовать, будут уничтожать. И результаты этой политики, эти страшные жертвы. Когда же дело дошло до антитеррористических мер, выяснилось, что главное в борьбе с терроризмом — это отменить выборы губернаторов и внести поправки в избирательное законодательство и законодательство о партиях, которые создают колоссальные барьеры для нормальной политической конкуренции.

Все это не имело никакого отношения к борьбе с терроризмом, а, конечно, было обусловлено совершенно другим. Незадолго до тех событий в Украине произошел первый Майдан, народ фактически восстал против мухлежа на выборах. И тогда, действительно, проявился страшный совершенно испуг власти. До этого они жили с ощущением «у нас все схвачено, мы пришли навсегда, мы украли ЮКОС и крадем все, что мы хотим, мы запредельно все погрязли в коррупции, и это навсегда, и никаких проблем». И вдруг оказалось, что бывает по-другому. У власти был очень сильный страх, и начались эти страшные перестраховки. Cовершенно очевидно, что общество тогда находилось в абсолютно заснувшем, довольном состоянии и во сне пускало сладкие слюни. И власти ничего не грозило, кроме совершенно убогой горстки диссидентов.

Все это началось тогда и продолжается до сих пор. Все запретительные меры, все это потрясающее бешенство принтера. Достаточно задать простой вопрос: дети 14-15-16-17 лет, против которых они вводят эти самые свои устрашающие меры, — это что, реальная угроза для Яровой, для Путина, для этого здания, обложенного дикой защитой на Охотном Ряду, для Кремля, для их активов? Вот эти дети им действительно угрожают? Ответ более или менее очевиден, он и подталкивает к объяснению: то, что началось тогда, что вызвало их страх и что усиливалось всеми этими революциями в диктаторских режимах — в Африке и на Ближнем Востоке — и неожиданная для них вспышка протеста в 2011 году. Вся эта линия аккуратно встраивается в общую схему: есть фантастический страх обоснованной расплаты за все преступления, которые были до сих пор, и есть постоянная попытка успокоить себя этими мерами. Вот, собственно, и все.

— Тем не менее все действия властей по ужесточению законодательства чаще всего были реакцией на какие-то неприятные для нее события...

— Я прошу прощения, это была не реакция на события. Допустим, есть рефлекторные реакции — глаз моргает, чтобы в него ничего не попало и глазам ничего не грозило. Погибли дети в Беслане, погибли в результате понятных причин. И никакого отношения к стабильности этого преступного режима то событие не имело — это первое. Второе: Беслан был не причиной, а удобным поводом. Я могу это говорить по своему личному опыту, потому что еще в нулевом году один из заместителей руководителя администрации, когда я там был по неким делам, меня спросил, как я отношусь к отмене выборов губернаторов. Я сказал, что мое отношение к этому несущественно, поскольку это просто противоречит Конституции. То есть они думали об этом еще в нулевом году. И только в четвертом они воспользовались поводом. Реакции тут никакой нет — есть этот постоянно нависающий страх, и есть иррациональная, подчеркиваю, реакция на этот страх как автопсихотерапия. Понятно, что если хотя бы кто-нибудь из них чуть-чуть был знаком с историей, то знал бы, что такого рода меры никак не избавляют такие режимы от краха. Поэтому речь идет о такой самопсихотерапии. Попытках успокоить себя этими мерами.

— Хорошо, давайте не будем называть это реакцией, давайте поговорим о поводе. Причина в целом понятна, но что стало сейчас поводом? Поводом, скажем, внутренним, ставшим катализатором принятия всех этих решений.

— Я понял, вы мне предлагаете работать психотерапевтом Путина, что я считаю абсолютно бесполезной тратой времени. Это могло быть все что угодно: облом в Сирии, облом в Украине, очередная информационная вспышка с компроматом против него и его окружения. Я не вижу какой-то необходимости этим заниматься, поскольку не являюсь его психотерапевтом. Вы ищете логику в том, что находится за ее пределами. Страх — чувство иррациональное. И искать в этом какую-то рациональность абсолютно бессмысленно. Это все равно что смотреть на эпилептика и думать, почему сначала он дергал левой ногой, а теперь вдруг дергает правой.

— От этого «эпилептика» пока во многом зависит наша жизнь, так что хочется хоть как-то нащупать логику там, где ее, действительно, скорее всего нет.

— Наша жизнь в нашей стране зависит прежде всего от нас. И мы довели и этого больного, и эту больную, я имею в виду страну, до этого состояния своим равнодушием. Поэтому разбираться надо не с ним, разбираться надо с собой.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Сергей Бадамшин: «Яровую следует исключить из ’’Единой России’’ за дискредитацию партии»

Не добреет душой Яровая