Советский шарж «Железные ежовы рукавицы», Борис Ефимов 1937 год.

Типичная — одна из сотен тысяч подобных — история об уголовном деле конца 1930 годов, которая сегодня может читаться очень по-разному. Рассказчик — бывший следователь, а ныне адвокат Андрей Гривцов

На днях один мой друг прислал почитать копии материалов уголовного дела в отношении своего родственника, который был привлечен к уголовной ответственности в 30-е годы. Меня всегда занимал вопрос, далеко ли ушла юридическая техника расследования уголовных дел с тех времен. Раньше мне уже доводилось читать процессуальные документы (в основном приговоры) 30-х годов. Но это были документы из наиболее громких дел, вроде процесса троцкистско-зиновьевского блока. А такое дело, где к ответственности привлекался простой обыватель, мне довелось изучать впервые.

Намеренно не буду делать в этой публикации выводы о том, изменилось ли что-то со времен сталинских репрессий или нет, приближается ли наша нынешняя правоохранительная система по уровню юридической техники к тем временам или нет. Пусть каждый читатель сам для себя ответит на этот вопрос с учетом собственных жизненного опыта, понимания права, а также генетической памяти. Своей задачей здесь я вижу лишь краткий пересказ обычного уголовного дела в отношении обычного гражданина СССР. Такие уголовные дела в те времена исчислялись сотнями тысяч.

Итак, уголовное дело состоит примерно из 20–25 листов, более точно определить нельзя, так как представлены копии не всех материалов (копии допросов свидетелей, дававших показания в отношении обвиняемого, не представлены со ссылкой на совместную инструкцию нескольких ведомств).

Документ № 1 — постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения от 28 августа 1938 года. Подписано помощником оперуполномоченного 4 отдела УГБ НКВД сержантом госбезопасности. В документе указано, что гражданин «достаточно изобличается в том, что среди окружения систематически вел контрреволюционную агитацию, распространял провокационные слухи, высказывал террористические намерения в отношении членов ВКП (б)». Избрана мера пресечения — содержание под стражей в тюрьме.

Документ № 2 — анкета арестованного. Национальность — немец. Происхождение — кулак. Раскулачен не был.

Документ № 3 — ордер на обыск в квартире от 29 августа 1938 года.

Документ № 4 — протокол обыска в квартире от 30 августа 1938 года. Изъяты паспорт и письмо.

Документ № 5 — характеристика, выданная сельсоветом. «Имущественное происхождение — кулак. До революции имел деревянный дом с постройками. До 4 лошадей, 5 верблюдов и 4 коров. Имел коров, использовал наемный труд. В 1934 году был лишен избирательных прав за использование наемного труда».

Документ № 6 — протокол допроса обвиняемого от 31 августа 1938 года. Допрос велся с участием переводчика с немецкого языка, поскольку обвиняемый по-русски читать и писать не умел. «Вопрос: Вы обвиняетесь в контрреволюционной, фашистской деятельности. Признаете ли Вы себя виновным в предъявленных обвинениях?

Ответ: В предъявленных мне обвинениях виновным себя не признаю.

Показания мне прочитаны и записаны с моих слов правильно». Допрос окончен.

Документ № 7 — дополнительный допрос обвиняемого от 29 октября 1938 года (спустя два месяца после ареста).

«Вопрос: На прошлом допросе Вы (Вы с большой буквы! — А.Г.) отрицали свою вину в контрреволюционно-фашистской деятельности, проводимой в селе N. Намерены ли теперь давать правдивые и откровенные показания?

Ответ: Контрреволюционную пропаганду я нигде и никогда не вел.

Вопрос: Неправда. Следствие располагает точными данными о проводимой вами контрреволюционной деятельности. Прекратите запираться и давайте откровенные показания.

Ответ: Заявляю, что я нигде и никогда контрреволюционную деятельность не вел.

Вопрос: Вы такого-то знаете?

Ответ: Знаю.

Вопрос: Следствие располагает данными, что вы (вы уже с маленькой буквы! — А.Г.) в 1933 году (дело возбуждено в 1938 году! — А.Г.) в селе N в присутствии такого-то вели фашистскую агитацию, предсказывая поражение СССР в будущей войне с Германией. Разве будете это отрицать?

Ответ: Это неверно.

Вопрос: Вам зачитывается выдержка из показаний свидетеля такого-то от 5 сентября 1938 года, который показывает, что вы в присутствии такого-то свидетеля вели фашистскую агитацию за поражение СССР в войне с Германией и клеветали на колхозы, заявляя, что в колхозах эксплуатируют крестьян коммунисты. Разве и теперь будете отрицать?

Ответ: Зачитанную мне выдержку из показаний свидетеля такого-то я считаю неверной, так как подобных рассуждений я никогда не вел.

Вопрос: Следствие предупреждает вас, что оно располагает показаниями других свидетелей, изобличающих вас в контрреволюционной деятельности. Требую прекратить запирательство.

Ответ: Еще раз заявляю, что контрреволюционной агитации я не вел.

Протокол с моих слов записан верно, мне прочитан.

Допросил младший лейтенант (далее неразборчиво — А.Г.)».

Иллюстрация из книги Данцига Балдаева «Рисунки из ГУЛАГа»

Документ № 8 — дополнительный допрос обвиняемого от 31 октября 1938 года.

«Вопрос: На допросе от 29 октября 1938 года Вы отрицали проводимую контрреволюционную агитацию. Намерены ли Вы теперь давать правдивые показания?

Ответ: Контрреволюционную агитацию я нигде и никогда не вел.

Вопрос: Неправда. Вам зачитывается выдержка из показаний свидетеля такого-то о том, что вы в 1933 году (дело расследуется в 1938 году! — А.Г.) в кузнице мастерской села N вели противоколхозную агитацию, призывали колхозников на выход из колхоза, при этом высказывали клевету на колхозы. Подтверждаете ли это?

Ответ: Такого-то знаю, так как совместно с ним работал в кузнице, но подобных разговоров с ним я не вел.

Вопрос: Вам приводится вторая выдержка из показаний того же свидетеля о том, что вы вели агитацию, направленную против переселения колхозников из села N в хутор N ближе к земле колхоза. Разве и это будете отрицать?

Ответ: Зачитанные мне показания свидетеля считаю неверными, так как подобных разговоров не вел.

Вопрос: Следствие предупреждает вас, что оно располагает показаниями других свидетелей, изобличающих вас в проводимой вами контрреволюционной фашистской агитации.

Ответ: Заявляю, что я никогда и нигде контрреволюционной агитации не вел.

Вопрос: Вам зачитывается выдержка из показаний свидетеля такого-то о том, что в 1933 году в селе N вы вели пораженческую агитацию, заявляя, что Германия победит в войне с СССР. При этом приводили всевозможные клеветнические измышления о положении трудящихся в СССР, а также распространяли провокационные вымыслы о гибели советской власти. Подтверждаете это?

Ответ: Нет, не подтверждаю, так как подобных разговоров со свидетелем не вел.

Вопрос: Следствие настаивает, прекратите запирательство и будьте откровенны в показаниях.

Ответ: Заявляю, что я контрреволюционную агитацию не вел, поэтому других показаний дать не могу.

Вопрос: Вам предъявляется письмо, изъятое у Вас при обыске. Скажите, от кого оно получено?

Ответ: Показанное письмо я признаю, оно получено мною в 1937 году от племянника из города N.

Вопрос: С содержанием письма Вы знакомы?

Ответ: Да.

Вопрос: Скажите, для чего Вы просили сообщать Вам о лицах, находящихся под арестом?

Ответ: В своем письме я просил племянника сообщить мне, арестованы ли кулаки, бежавшие с места выселения и проживающие в городе N по поддельным документам.

Вопрос: Для чего вам это нужно было знать?

Ответ: Мне нужно было знать для интереса.

Вопрос: Расскажете о проводимой Вами контрреволюционной деятельности?

Ответ: Контрреволюционную агитацию я не вел.

Вопрос: Вам зачитываются две выдержки из показаний свидетеля такого-то, что вы вели суждения, направленные против переселения крестьян из села N в хутор N, делали провокационные вымыслы о гибели Советской власти, распространяли пораженческие настроения про войну Германии с СССР, восхваляли фашистский режим в Германии (второй раз оглашают одни и те же выдержки и повторяют вопрос! — А.Г.). Подтверждаете ли это?
Ответ: Такого-то я знаю и иногда с последним вел разговоры как с односельчанином, но контрреволюционных разговоров с ним не вел.

Вопрос: Вам приводятся еще две выдержки из показаний того же свидетеля о том, что Вы в 1934 году вели клеветнические измышления на руководителей партии и Советского правительства, одновременно вели агитацию против мероприятий ВКП (б) и Советской власти. Разве и это будете отрицать?

Ответ: Я это отрицаю, так как подобных суждений с моей стороны не было.

Протокол с моих слов записан верно и мне прочитан.

Допросил младший оперуполномоченный.

Документ № 9 — дополнительный допрос обвиняемого от 3 ноября 1938 года.

«Вопрос: Свидетельскими показаниями и очными ставками Вы изобличены в проводимой Вами контрреволюционной агитации. Признаете ли себя виновным?

Ответ: Виновным себя не признаю.

Вопрос: Прекратите запирательство и давайте следствию правдивые показания.

Ответ: Контрреволюционную агитацию я нигде и никогда не вел.

Вопрос: Неправда. Свидетели Вас изобличают.

Ответ: Я это не подтверждаю.

Протокол с моих слов записан верно и мне прочитан.

Допросил младший лейтенант».

Документ № 10 — Дополнительный допрос обвиняемого от 30 декабря 1938 года.

«Вопрос: Когда Вы лишались избирательных прав?

Ответ: Я лишался избирательных прав в 1934 году.

Вопрос: Причина лишения избирательных прав?

Ответ: До коллективизации я состоял в кулацкой артели, где имели трактор, а также я со своим братом имел мотор. Кроме того, я в своем хозяйстве применял наемную рабочую силу.

Вопрос: Вы подвергались раскулачиванию?

Ответ: Нет, я не раскулачивался.

Вопрос: На очных ставках свидетели Вас изобличили в проводимой Вами контрреволюционной деятельности. Признаете ли себя виновным?

Ответ: Виновным себя не признаю.

Протокол с моих слов записан верно и мне прочитан.

Допросил младший лейтенант».

Документ № 11 — протокол об окончании следствия от 30 декабря 1938 года. Составлен младшим лейтенантом госбезопасности. Обвиняемый уведомлен, что следствие по делу закончено и ознакомлен с материалами дела, заявив, что дополнить чем-либо следствие не может.

Документ № 12 — постановление о прекращении дела от 14 января 1939 года. Вынесено младшим лейтенантом госбезопасности. «Данные предварительного следствия по настоящему делу свидетельствуют, что обвиняемый в 1932-1934 г.г. проводил среди колхозников села антисоветскую агитацию. Учитывая, что в течение последних 4-5 лет антисоветская деятельность обвиняемого не установлена и что для предания его суду достаточных данных дел, следственное дело прекратить и сдать в архив, ранее избранную меру пресечения — содержание под стражей изменить, освободив немедленно».

На этом материалы дела заканчиваются. В предоставленные из архива копии не вошли протоколы допросов свидетелей, но судя по содержанию допросов обвиняемого можно предположить, что по делу было допрошено в общей сложности два свидетеля, которые подтверждали свои показания в ходе очных ставок.

Применялось ли насилие, не зафиксированное в протоколах допроса, нам неизвестно.

В конце 1938 года все руководство областного НКВД было расстреляно. Возможно, это стало причиной освобождения этого обвиняемого. Очень многим таким же обвиняемым повезло меньше...

Этот человек дожил до старости и умер своей смертью. Знавшие его родственники рассказывали, что он всегда казался им очень сердитым, запрещал в его присутствии говорить на русском языке, а сам всегда разговаривал только по-немецки. Им вообще казалось, что русских он любил не то чтобы очень сильно.

А мне почему-то думается, что при звуке русской речи, которую он практически не понимал, ему вспоминались слова: «Прекратите запирательство и будьте откровенны в своих показаниях».